Владикавказ знакомства с

Крылом фортуны не задеты, Но до вершин вознесены, Сменяли игреки и зэты На восхитительные сны. Тогда мы верили, что сказки Сумеем в были воплотить, И шли открыто без опаски, И не за что себя корить. Народной массой одолели День и число, и номер класса, И быль, как сказка, в самом деле, И нет нам удержа и спаса. Я не сумею тебе рассказать, Слышал ли, как вы меня хоронили. Лучше при жизни опять и опять Мне говорить, что меня вы любили. И вы будете тоже мечтать, Чтобы мог вас мой голос поднять, Но никак не вернуть, не забыть, И вы станете детям звонить. До Цепного моста недалеко Только окна твои миновать И подъезд недреманного ока, Чтоб вернуться от Летнего вспять. Все круженье, круженье, круженье, Нету силы идти напролом, Окружение, как окруженье, Неразъемность наручников дом. К Черной речке теперь пешеходом, Незастроенным веком мечты, И больнее печаль с каждым годом, И разведены ночью мосты.

Письма это совсем не бумага, Не отчаянья мрак по ночам, Эти строки при свете отвага Разговора с собой по душам. И отчаянье в реку стекает, Не скудеют его родники Наводнения проза такая Хмуролобым совсем не с руки. Обновления ветер спесивый, Ожидание жизни иной, Город самый красивый в России, Город самый в России больной. Червоточина в тайне зачатья Открывается много спустя, А смертельные сфинксов объятья На почтовых конвертах пустяк. Где-то тут, на Кронверке Витают Души их, и тени их бредут, В жизни неприкаянны веками Верой защищавшие редут. Сколько тут опал и междометий, Возвращений горьких и смертей, Уголок не сыщешь на планете Сердцу и страшнее и святей. Отдана Лубянке эстафета, Наполняет голос новояз, Это здесь они висели где-то, И веревка тут оборвалась. Но концы ее легко связали С той поры в трепещущей ночи Тени их и души их из дали, А за ними следом палачи.

Волны что-то важное такое Шепчут, как им кажется тайком, На Руси не ведают покоя Души ни до смерти, ни потом. Это тайна ночного полета Всех на свете земных Маргарит, На Исакии ангел кого-то Словно. За Фонтанкой у церковки Анны, Зацепившись, упала луна И катилась по рельсам трамвайным, Как однажды в Москве голова. Эти тонкие ленты стальные Ночь разрежут двойной колеей, И пойдут за тобой остальные, Как тропинкой идут полевой. Но в томительном сером тумане Ночи, не насылающей сон, Все мосты развели атаманы Недоступных для смертных времен. И приходится верить, тем паче, Что уже совпаденья пошли, И нельзя прикоснуться иначе Ни к каким наслажденьям земли. Тышлер здесь подглядел свои тени Декорации крыш городских, Робко окна трепещут в смятенье, Заворожено город притих. Возвращение, как отрезвленье, Здесь живет еще дух, а не быт, Из раскромсанного поколенья, Кто осмеян, обгажен, убит. А ночами, ночами, ночами, Неподвластные гнусной братве, Были горькой судьбе палачами В непокорной своей голове.

И над крышами вдовой столицы Поднимается дух по ночам, И узорами окон хранится, Шифрограммами светится нам. И читается без перевода Через век, через тысячу лет, По истории странной подвода На пути без конца и примет. В Озерках горят дома Вековой постройки, На пожаре кутерьма, Перерыв на койке. Бродит Бродский под окном, Ходасевич ходит, Пушкин с пушкой в полдень гром, Эхо не находит. Достоевский достает, Пьет чаек Чайковский, А на Невском идиот Ищет нос майорский. Скачут кони, львы рычат, Фрески, маски, доски, Барельефы для внучат Мизерны и плоски. Першпективы, купола, Ворота, решетки, Божья матерь, чья взяла? У излучины реки С подставной Авроры Разбежались морячки Все на заговоры. Белый выбелил в ночи Серебром останки, Не умчались палачи В табор на тачанке. Задохнулись митинга, И филон Филонов Не хрипатит ни фига Ни с каких балконов.

Киров бросился кирять Из пуантов потных, Жданов не желает ждать Скрип засовов плотных. Не взирая на вывески лет, На их красный партийный резон, Во дворцах по полуночи свет И хрустальный напоненный звон. У Ани`чкова в красном дому К Белосельской спешили на бал, Угоревший в картежном дыму Пушкин руку Россет подавал. Их движения тень не легла За решетки тельняшечьих лет, И поганая власть не смогла Воспаривших загнать в турникет. Днем отсюда инспектор ходил К Демени и спектакль принимал, Он из марионеток удил Большевистским чутьем криминал.